Остаётся клясться самой себе: я здесь на сутки. На билете в обратную сторону, который, впрочем, еще не приобретён, непременно будут отпечатаны цифры "03:20". До трёх ночи совсем немного времени. Незначительный промежуток. Прогуляюсь по городскому саду, доберусь до окраины, чтобы взглянуть мельком, и на последней электричке поеду до города, откуда начинала путь.
Сжимая лишние монеты в горячей, отогретой в помещении пригородного вокзала ладони, клясться. Сминая неосознанно билет на тонкой чековой бумаге, клясться. Задрав голову к табло, где зелёным горят название остановок и времени, клясться.
Твои клятвы - родня чёрным дырам.
Электрички - среди любимого. Размеренное движение поезда. Неторопливость. Допустимо громкий стук колёс и вздох-гул выхлопных труб. Мягкое торможение. Минимум скорости. Максимум звучности механического голоса.
Полдень по-особенному бесцветный. Позволяет придумать цвета и даже добавить разнообразие форм. Простор для воображения.
Не клевать носом и не вчитываться в Бродяг Дхармы, а только размышлять над тем, как быстро наступает смерть после шага на рельсы навстречу идущему на полном ходу поезду. Едва ощутимо ужасаться тому, как часто мысли о том, чтобы покончить со своим телом раз и навсегда, одолевают. Отголосок волнения. Не стоит внимания.
Что правда, то правда.
Вопреки блокам, расставленным на высчитанных без погрешностей расстояниях, в собственном сознании, вспоминать их лица, что спустя столько лет в памяти неразличимы в лёгкой дымке среди водоворота множества других. Думать о том, кто куда пошёл. Если прямо с порога. В какую сторону. На какой автобус сел.
Если тебе никогда не вспомнить их голоса и физиономии, если тобой забыты выбранные ими пути, какого чёрта этот город - единственное место, где для тебя не выключен свет? Еще одно кладбище, на этот раз численностью в пару сотен человек?
Думать о том, почемупочемупочемупочему.
Зачем ты едешь туда, глупая?
Давиться вероятностями вперемешку с теми воспоминаниями, что сохранились и прошли сквозь время.
Мне беспокойно, знаешь ли. Ты везёшь меня с собой. Ты не спрашиваешь меня, хочу ли я видеть это. Ты хочешь, чтобы я вышла. Ты думаешь, это изгонит меня, будто беса? Думаешь, прочитаешь последние строчки, приложишься солёной щекой к алтарю, и я исчезну?
Поезд сбавляет скорость, приближая её значение к нулю, и почтальонка уже перекинута через плечо. Бродяги на самом дне, а карман пальто оттягивает теперь личная библия со строчной буквы. Сегодня она понадобится. Не раз.
На платформу выходят на удивление всего несколько человек - с обоих вагонов. Пригородный вокзал - небольшой стеклянный колпак, где на небольшой площадке перед кассами толпятся люди. Проходить мимо стеклянных стен, улавливая свое несуразное отражение. Выходить в стеклянные двери, что показывают его в полный рост.
Город относительно маленький. Триста пятьдесят душ на два проспекта. Вокзал расположен в самом сердце.
По пути к парку встречаются: одно здание мэрии, одна булочная, два растрёпанных школьника, одна библиотека, два гастронома, трое бездомных и все трое с ладонями в просящем жесте. Вот и ворота парка. Он обесцвечен как и всё вокруг этим днём. Сквозь ограждение проглядываются уродливые голые деревья, застывшее намертво колесо обозрения, детсткая площадка, лужи в пробоинах асфальта. Что-то подобное можно встретить в каждом городе в каждом парке каждой осенью. Именно поэтому принять решение прогуляться по улицам и пройти мимо - разумно.
Темнеет. Время переваливает за шесть.
По этим улицам когда-то бродили они. Кто-то из них.
И до дрожи волнительно наступать подошвами ботинок в их давно стёртые, возможно несуществующие следы.
Несуществующие. Это применимо к ним в корне. Это применимо ко мне.
Не прислушиваясь к внутреннему, случайно касаться мёрзлыми пальцами обшарпанных кирпичных стен до тошноты однообразных строений по пути к нужной остановке.
Ты до ужаса сентиментальна.
Гремящий автобус мигает фарами и шумно тормозит, распахивая двери. Снова зажатые в кулаке монеты, только руки ледяные. Снова клятвы, что родня чёрным дырам.
Ты не сможешь вернуться оттуда.
Главное, не пропустить.
Окраина города. Новая точка невозврата на личной карте.
Библия кочует из кармана в руку, потерявшую чувствительность.
Как заметишь последствия катастрофы, случившейся много лет назад, знай, что на месте.
Я ненавижу тебя, спотыкаясь о родные обломки.
Ненавижу тебя, расцарапывая об осколки руки.
Ненавижу тебя, бросая личную библию на землю.
Ненавижу тебя, всматриваясь в единственное, что уцелело.
Ненавижу тебя, всматриваясь в пустоту, что родня клятвам, а те - чёрным дырам.
Ненавижу тебя, бессмысленно давясь слезами над катастрофой.
Ненавижу тебя, считая, сколько прошло лет.
Ненавижу тебя, громко и в темноту холодного бесцветного вечера.
Больная.
Восемь вечера. К алтарю солёной щекой - миссия выполнена. То, что было внутри, оттуда не выбралось. Бес не изгнан. Без признаков рака - так никогда не выйдет. Здесь бог только один, прописанный в библии со строчной буквы. И только ему молиться, стоя на их костях, но давно разложившихся обрубках их тел.
Я ненавижу тебя.
И я тебя, глупая.
До чего же здесь тихо. Мертво-тихо.
Они молчат для тебя.
Восемь вечера. Еще семь часов двадцать минут, а уже выворачивает от этого прогнившего недонаселённого пункта.
Примёрзнуть к обочине дороги в ожидании автобуса, который так и не приходит. Медленно идти по узким улицам, переходя пустые дороги на красный, жёлтый, зеленый - без разбора. Медленно, а потом срываясь на на скорость. Бежать отсюда. Никогда больше не проверять себя на устойчивость и прочность, заведомо осознавая слабость и непригодность к проверкам.
На скорости налететь на тело, первое живое тело на мёртвых улицах. Высокое и широкое в плечах.
Сдавленное "простите", и под светом фонаря цвет сползается к лицу тела.
Впалые щеки и нос, с которого на верхнюю губу капает кровь. Борозды морщин вокруг глаз, знакомых до невозможного. Глаза, которые разве что не замещали собственные - настолько были материальны. Когда-то. Очень давно.
- У Вас кровь.
- Случается.
Без признаков болезни - так никогда не выйдет.
А он прежний. Такой, каким был очень давно.
Из почтальонки на свет появляется упаковка бумажных носовых платков.
- Спасибо.
Проходит мимо. В ту сторону, от которой бежать на скорости.
Еще шесть с половиной часов.
Почему бы не пойти вслед, как случалось очень давно?
Неужели это тело - единственное из выживших?
Осколки хрустят под подошвами. Волнительно думать, что здесь они уж точно наступали и оставляли следы, ныне стёртые, но всё ещё ощутимые дополнительным рецептором, настроенным на их волну. Что не отпускает.
Мне их не хватает. Невысказанное.
Но у тебя есть я.
И сутулые плечи выжившего, застывшего над обрубком дерева.
- Вы знали кого-то из них?
Вслух.
Надо же. И голос. Голос, настоящий, родной. Такой, каким запомнила.
Точно. Живой.
________________________________________________________________________
тошнота.
кажется, я тоже скоро его подожгу.
Сжимая лишние монеты в горячей, отогретой в помещении пригородного вокзала ладони, клясться. Сминая неосознанно билет на тонкой чековой бумаге, клясться. Задрав голову к табло, где зелёным горят название остановок и времени, клясться.
Твои клятвы - родня чёрным дырам.
Электрички - среди любимого. Размеренное движение поезда. Неторопливость. Допустимо громкий стук колёс и вздох-гул выхлопных труб. Мягкое торможение. Минимум скорости. Максимум звучности механического голоса.
Полдень по-особенному бесцветный. Позволяет придумать цвета и даже добавить разнообразие форм. Простор для воображения.
Не клевать носом и не вчитываться в Бродяг Дхармы, а только размышлять над тем, как быстро наступает смерть после шага на рельсы навстречу идущему на полном ходу поезду. Едва ощутимо ужасаться тому, как часто мысли о том, чтобы покончить со своим телом раз и навсегда, одолевают. Отголосок волнения. Не стоит внимания.
Что правда, то правда.
Вопреки блокам, расставленным на высчитанных без погрешностей расстояниях, в собственном сознании, вспоминать их лица, что спустя столько лет в памяти неразличимы в лёгкой дымке среди водоворота множества других. Думать о том, кто куда пошёл. Если прямо с порога. В какую сторону. На какой автобус сел.
Если тебе никогда не вспомнить их голоса и физиономии, если тобой забыты выбранные ими пути, какого чёрта этот город - единственное место, где для тебя не выключен свет? Еще одно кладбище, на этот раз численностью в пару сотен человек?
Думать о том, почемупочемупочемупочему.
Зачем ты едешь туда, глупая?
Давиться вероятностями вперемешку с теми воспоминаниями, что сохранились и прошли сквозь время.
Мне беспокойно, знаешь ли. Ты везёшь меня с собой. Ты не спрашиваешь меня, хочу ли я видеть это. Ты хочешь, чтобы я вышла. Ты думаешь, это изгонит меня, будто беса? Думаешь, прочитаешь последние строчки, приложишься солёной щекой к алтарю, и я исчезну?
Поезд сбавляет скорость, приближая её значение к нулю, и почтальонка уже перекинута через плечо. Бродяги на самом дне, а карман пальто оттягивает теперь личная библия со строчной буквы. Сегодня она понадобится. Не раз.
На платформу выходят на удивление всего несколько человек - с обоих вагонов. Пригородный вокзал - небольшой стеклянный колпак, где на небольшой площадке перед кассами толпятся люди. Проходить мимо стеклянных стен, улавливая свое несуразное отражение. Выходить в стеклянные двери, что показывают его в полный рост.
Город относительно маленький. Триста пятьдесят душ на два проспекта. Вокзал расположен в самом сердце.
По пути к парку встречаются: одно здание мэрии, одна булочная, два растрёпанных школьника, одна библиотека, два гастронома, трое бездомных и все трое с ладонями в просящем жесте. Вот и ворота парка. Он обесцвечен как и всё вокруг этим днём. Сквозь ограждение проглядываются уродливые голые деревья, застывшее намертво колесо обозрения, детсткая площадка, лужи в пробоинах асфальта. Что-то подобное можно встретить в каждом городе в каждом парке каждой осенью. Именно поэтому принять решение прогуляться по улицам и пройти мимо - разумно.
Темнеет. Время переваливает за шесть.
По этим улицам когда-то бродили они. Кто-то из них.
И до дрожи волнительно наступать подошвами ботинок в их давно стёртые, возможно несуществующие следы.
Несуществующие. Это применимо к ним в корне. Это применимо ко мне.
Не прислушиваясь к внутреннему, случайно касаться мёрзлыми пальцами обшарпанных кирпичных стен до тошноты однообразных строений по пути к нужной остановке.
Ты до ужаса сентиментальна.
Гремящий автобус мигает фарами и шумно тормозит, распахивая двери. Снова зажатые в кулаке монеты, только руки ледяные. Снова клятвы, что родня чёрным дырам.
Ты не сможешь вернуться оттуда.
Главное, не пропустить.
Окраина города. Новая точка невозврата на личной карте.
Библия кочует из кармана в руку, потерявшую чувствительность.
Как заметишь последствия катастрофы, случившейся много лет назад, знай, что на месте.
Я ненавижу тебя, спотыкаясь о родные обломки.
Ненавижу тебя, расцарапывая об осколки руки.
Ненавижу тебя, бросая личную библию на землю.
Ненавижу тебя, всматриваясь в единственное, что уцелело.
Ненавижу тебя, всматриваясь в пустоту, что родня клятвам, а те - чёрным дырам.
Ненавижу тебя, бессмысленно давясь слезами над катастрофой.
Ненавижу тебя, считая, сколько прошло лет.
Ненавижу тебя, громко и в темноту холодного бесцветного вечера.
Больная.
Восемь вечера. К алтарю солёной щекой - миссия выполнена. То, что было внутри, оттуда не выбралось. Бес не изгнан. Без признаков рака - так никогда не выйдет. Здесь бог только один, прописанный в библии со строчной буквы. И только ему молиться, стоя на их костях, но давно разложившихся обрубках их тел.
Я ненавижу тебя.
И я тебя, глупая.
До чего же здесь тихо. Мертво-тихо.
Они молчат для тебя.
Восемь вечера. Еще семь часов двадцать минут, а уже выворачивает от этого прогнившего недонаселённого пункта.
Примёрзнуть к обочине дороги в ожидании автобуса, который так и не приходит. Медленно идти по узким улицам, переходя пустые дороги на красный, жёлтый, зеленый - без разбора. Медленно, а потом срываясь на на скорость. Бежать отсюда. Никогда больше не проверять себя на устойчивость и прочность, заведомо осознавая слабость и непригодность к проверкам.
На скорости налететь на тело, первое живое тело на мёртвых улицах. Высокое и широкое в плечах.
Сдавленное "простите", и под светом фонаря цвет сползается к лицу тела.
Впалые щеки и нос, с которого на верхнюю губу капает кровь. Борозды морщин вокруг глаз, знакомых до невозможного. Глаза, которые разве что не замещали собственные - настолько были материальны. Когда-то. Очень давно.
- У Вас кровь.
- Случается.
Без признаков болезни - так никогда не выйдет.
А он прежний. Такой, каким был очень давно.
Из почтальонки на свет появляется упаковка бумажных носовых платков.
- Спасибо.
Проходит мимо. В ту сторону, от которой бежать на скорости.
Еще шесть с половиной часов.
Почему бы не пойти вслед, как случалось очень давно?
Неужели это тело - единственное из выживших?
Осколки хрустят под подошвами. Волнительно думать, что здесь они уж точно наступали и оставляли следы, ныне стёртые, но всё ещё ощутимые дополнительным рецептором, настроенным на их волну. Что не отпускает.
Мне их не хватает. Невысказанное.
Но у тебя есть я.
И сутулые плечи выжившего, застывшего над обрубком дерева.
- Вы знали кого-то из них?
Вслух.
Надо же. И голос. Голос, настоящий, родной. Такой, каким запомнила.
Точно. Живой.
тошнота.
кажется, я тоже скоро его подожгу.
Комментариев нет:
Отправить комментарий